Пепельно-белое развевается по ветру так красиво, что хочется протянуть руку, схватить, выцарапать из тёмно-синей кромки; чтобы только себе и никому больше, никогда, ни за что. Странно осознавать столь яркие желания в своём-то плачевном состоянии, когда стоит закрыть глаза всего лишь на секунду, как непременно погрузишься в то мутно-вязкое, из которого не выкарабкаешься как бы ни пытался.

Пепельно-белое развевается по ветру так же красиво, как тёмно-бурое неспешно покрывает теряющий краски пергамент, вырисовывая совсем не причудливые узоры, донельзя простые, означающие то единственное, что встретить бы с улыбкой на губах – только сил совсем-совсем не хватает. Приходится лишь брови болезненно кривить, да вслушиваться внимательно в звенящую тишину; булькающий хрип, что толчками выходит из грудной клетки, ощущается попросту физически, на уровне банального знания того, что происходит и что произойдёт вскоре.

Тёмно-бурое заливает глаза, падает с подрагивающих ресниц на нижнее веко и продолжает свой путь – наверное, поэтичней сравнить было бы со слезой, – закатившись куда-то за ухо, свежей кляксой поверх грубой корки. Появляется желание содрать её с себя ногтями, наплевав на возможность вскрыть свежие шрамы по новой, возвратившись к тому, с чего всё началось.

Это бурое отлично оттеняет собой проявляющуюся бледность, медленно выкачивает яркость красок и, возможно, перемолотые в труху кости, что уже никогда не станут целостным паззлом; вместе с тем агония неспешно отходит на второй план, улетучивается, покидает тело столь же быстро, сколь и проявилась – впитывается в пробитую нескончаемым дождём землю, вязнет в грязи и поселяется в склизких телах червей, что скоро поднимутся на поверхность, дабы сделать глоток свежего воздуха.

Провернуть что-то подобное самому возможности не представляется – каждый глубокий вдох, словно сотня лезвий, копошащихся в подреберье, проворачивающихся с садистским удовольствием, как по мановению незримой руки; каждый глубокий вдох – слишком быстрый шаг, чтобы так просто прийти к конечной цели.

Пальцы невольно сжимаются, загребая в кулак пожухлую и влажную листву, добавляя в общую картину больше тёмных пятен.

Пепельное-белое плывёт себе неспешно, ветром, что всё ещё тёплые щёки желанной прохладой опаляет, гонимое.

Тёмно-бурое заливает глаза окончательно, причиняет дискомфорт, мешает обзору до истеричного и надрывного хрипа.

На языке так отчётливо ощущается привкус металла, хоть и казалось, что некогда – далеко за пределами этого места, этого отрезка времени, – знал его лучше всех.

Мир трещит по швам с нарастающим мерзким звуком, и чтобы избавиться от него – приходится закрыть глаза.

Всего на минуту.

Просто чтобы прийти в себя.